…Это надо было видеть своими глазами.
Воздух  звенел от рёва моторов, переклички коротких команд и постоянного, ничем  не остановимого движения техники и людей. На какой-то вопрос военного  журналиста лейтенант-десантник, занятый проверкой взвода БМД к маршу,  ответил рублено, и взгляд его был таким выразительным, что вопросов  больше не последовало.
Глаза лейтенанта были холодны и  сосредоточены, движения точны и расчётливы. Всё, чему его учили годами,  должно было выплеснуться через несколько часов быстрыми и грамотными  решениями, умением и командирской волей. Его подчинённые, уже занявшие  места в боевом расчёте, ждали общей команды и, чувствовалось, испытывали  странное нетерпение. Ни одной улыбки, ни одного лишнего слова.
Там,  на юге, за дорогой, петляющей между древними сторожевыми башнями, за  узким перевалом горной гряды, чуждая и враждебная сила утюжила огнём и  танками мирный город.

                   

И там вели неравный бой НАШИ…
Потом  был долгий путь по петлям горного серпантина, полумрак бетонного  тоннеля, наполненного выхлопами и усиленным рёвом отражённого звука  двигателей. Когда тоннель кончился, солнце и небо брызнули в лица и  глаза таким светом, таким теплом, что казалась невероятной сама  возможность боя…
А потом - обугленный Цхинвал, ещё задолго до  подъезда к нему встречавший русские бронеколонны дымящимися руинами  жилых домов и кафе вдоль трассы. «Еврейский» двухэтажный квартал,  снесённый залпами до основания подвалов. Уничтоженные школы, детсады,  ясли, библиотеки, «хрущёвки» с выгоревшими окнами. Расплавленная броня  на прожжённом до пепла асфальте, сорванные взрывами башни танков, подвал  местного госпиталя, в котором проводили операции и спасали людей,  напоминающий…
Слов просто не было…
Зато они были у других. У  тех, что решились на подобное. Там слов было много, как всегда. Эти их  слова негодовали, протестовали, убеждали, переходя на визг и истерику. В  комфортабельных залах, телестудиях и кабинетах они грозились, выражали  соболезнования неизвестным страдальцам, усилием воображения внезапно и  массово изменяли свою национальность и, возможно, половую ориентацию...
А  БМД, танки, БТР и БМП, дымя отработавшей в дизелях солярой, рвались  вперёд, на юг. Медленно, но неотвратимо охватывая истерзанный Цхинвал, и  вгрызаясь в улочки изнасилованных осетинских сёл.

В те дни и часы всё казалось медленным.
…Тогда можно было увидеть и тех, кто только вернулся обратно.
Вышел из боя, если быть точным.
Да какие герои?!..
Они  с таким мальчишеским выражением смотрели на мир, который так чудесно  пах цветами, жужжал пчёлами и оглушал тишиной, будто видели всё впервые.  Все они, офицеры и солдаты, между собой в эти минуты переходили на  «ты». И сохраняющееся обращение «командир» звучало от этого совершенно  иначе, напоминая переговоры кадровых лётных экипажей.
…Старший  лейтенант, Александр, командир роты миротворцев из Цхинвала, неохотно,  со смущённой улыбкой отвечал на вопросы. Долго думал, прежде чем  ответить. Не понимал, почему к нему вдруг такое внимание. Ведь он – как  все. Удивлённо поглядывал на стеклянный объектив видеокамеры.
Какой там героизм? Работали.
На  втором часу боя почувствовал удар в бедро, не обратил особого внимания,  было не до того. Потом ещё трое суток командовал и вёл бой.
И только когда уже подошла долгожданная помощь, заметил, что нога немеет и ходить стало тяжело.
В бедре оказалась автоматная пуля.
По  пути в госпиталь на выезде из Цхинвала подобрали раненного осколками  «Града» старика-грузина. Армейская санитарная «буханочка» вместила всех.  Старику оказалось всего-то лет сорок. Когда перевязали и сделали  обезболивающий укол, он уже не стонал, лишь странно глядел на раненного  бойца, который сунул ему в ладонь свою последнюю пачку сигарет с  коробком спичек...

И потому всё это надо было видеть своими глазами.
Чтобы понять.
Что мы не бросаем.
Никого.
Что бы ни говорили всякие там, нам чуждые, НЕ НАШИ.
Чернокожие  трупы на дороге от Цхинвала до Гори под жарким солнцем вспухали до  невероятных размеров, вылезая квашнёй из потрёпанного американского  обмундирования. Проносящиеся БэТРы вздымали пыль, горячим ветром  разгоняя стаи мух.
Ни славы, ни чинов, лишь пыльная обочина…
Стоил ли их бизнес такого?!..
…Потом было много слов. Больше, чем обычно. Чужих, злобных, остервенелых.
Удивлённые  западные корреспонденты каких-то там Би-Би-Сисек у храма в Гори,  совершенно обалдело разглядывали русских военкоров и сопровождающих их  офицеров с оружием. Игорь Конашенков, перекладывая за спину АКСУ  забинтованными руками, внимательно осматривал разношерстную толпу  местных жителей, получавших у магазина по две буханки белого хлеба в  одни руки, и что-то объяснял нашему бойцу за рулём.

Поздоровались с иностранцами, представились, пожав протянутые руки.
- Что вы тут хотите смотреть? У нас броня, сопровождение. Поедем с нами в Цхинвал, увидите город своими глазами…
Полька, немец и американец.
Переглянулись быстро между собой.
Смазливая польская блондинка усиленно замотала пустой головкой:
- Ноу, ноу! Ви а донт маст…
Мать  вашу, журнализды западные. И ведь знает русский, стерва, заметно было,  как прислушивалась к нашему разговору и вполголоса переводила своим  коллегам. «Не должны»! Ещё как должны будете…
Сталин на центральной  площади своего родного города смотрит куда-то в сторону запада задумчиво  и печально. Да, Иосиф Виссарионович, сами видите, до чего доводит Ваших  потомков свободное от родины западное образование. Такие вот простые  решения непростых проблем. А ещё именно Вас такие вот они называют  кровопийцей и людоедом…
За площадью расположился наш крайний пост,  развернув пару БээМПэшек клином. Дальше – всё, нам хода нет. Где-то там,  у основания виднеющихся невдалеке гор, ползают афросааковские  недобитки, возможно, всё ещё держа наших пехотинцев на прицеле.

…Снова  Цхинвал, бойцы местной самообороны на одной из улочек, недалеко от  сожжённого дотла первым ночным налётом школьного автобуса. Такие разные  между собой, серьёзные мужичищи и совсем юные пареньки. После боя у них  тоже всё на равных. Позвали измотанных жарой военкоров в сохранившийся  дворик, на блюде дымится приготовленное мясо, лепёшки - только из печи…
- Вы из Москвы, ребята? Заходите, поешьте, тяпнем по маленькой…
Повеяло чем-то давним и родным от этого басовитого южного говорка.
Сухпай, взятый в спешке из дому, давно съеден. Домашнее  вино и еда после всех мотаний придали сил. Но надо идти дальше, ещё  несколько точек отрабатывать до захода солнца. Еле вырвались после  «тяпанья» пятого стакана. Матёрые мужики провожают нас и смотрят как на  родных…

Свои. Наши.
И не фиг тут выдумывать о «правильных» и «неправильных» народах.
Пули и ракеты цель сами не выбирают. Выбирает лишь тот, кто их подготавливает. Не народ начинает войны.
Люди,  собаки и кошки, враз оставшиеся без домов и родных, потерянно ходят  вдоль пепелищ и непонимающе поглядывают на нас. Сжав зубы, снимаем. Это  должны видеть.
Бабулька потеряла всех своих. Дом разрушен до  основания. Где искать кого – не знает. Дети, внуки, правнуки. Прибежала  из села, лишь поутихли взрывы и стрельба. Двое суток ходит по  окрестностям, расспрашивает встречных.
- Как Вас зовут?
- Бабуля…
- Так и зовут?! Бабуля?..
- Да, так и зовут…
Отвели к МЧСовцам, наверное, помогут…
…Едва  успели закончить работу, быстро навалившаяся южная ночь подтягивает нас  к импровизированному лагерю российских СМИ, рядом с цхинвальским  госпиталем.

Местные жители, по взаимной договорённости со  службами Минобороны, принесли напитки и немного еды. Армейская кухня  кормит гречневой кашей. Одно огромное счастье на всех в виде походной  кухни. Повара не отказывают в добавке. Горячий сладкий чай из котла  улучшает самочувствие. Кто-то из самых маститых военкоров раздобыл  канистру местного лёгкого вина для не участвующих в ночной съёмке.  Допоздна, в перерывах между прямыми новостными эфирами на фоне сгоревшей  больницы, коллеги всех российских телеканалов обмениваются  впечатлениями и информацией, набираясь сил для завтра. Даже гитара  откуда-то взялась. Жизнь бесстыдна.

Уставшие от впечатлений и  переездов, далеко за полночь все потихоньку начинают расползаться под  навесы-палатки, где выстроены в ряд армейские брезентовые носилки.  Уткнуться в жёсткий брезент щекой и провалиться в сон – кто поверит,  если рассказать, что это высшее наслаждение?..
Никаких снов.

Сны придут потом, много позже.
Усиливая всё, что сумели увидеть и запомнить, новыми, неожиданными деталями, на которые впопыхах не успевали обратить внимания.
И уровень понимания того, что происходило тогда, и как это происходило, вырастет много позже.
Хотя  главное было в те дни и ночи ясно всем без всяких слов, которые так  любят свободно произносить вне и внутри наших национальных границ чуждые  нам общечеловеки.
И когда прозвучали первые звуки оркестра под  управлением Гергиева над измочаленными войной улочками, это было намного  громче всех залпов.
И весомее любых высоких слов.

Жить уже было не стыдно…
       
Автор Росляков Виталий